От клейма к гормонам
— Елена Александровна, российские ученые больше двух веков (за исключением перерыва, 30–50-е годы XX века, когда криминология в стране была фактически ликвидирована) бьются над проблемой рецидива преступности. Какие варианты решения проблемы они предлагали?
— В разные исторические периоды подходы к проблеме рецидива существенно различались. Так, еще в дореволюционной России ученые-тюрьмоведы предлагали, выражаясь уже современными терминами, активно применять меры социальной поддержки и ресоциализации, чтобы человек имел возможность вернуться к нормальной жизни после отбытия наказания. В советский период акцент делался на воспитательную работу в местах лишения свободы, на трудовую занятость осужденных и их последующее включение в коллективный образ жизни после освобождения. В постсоветский период внимание переключилось на индивидуальную профилактику и учет психологических особенностей личности рецидивистов. На повестку выносились вопросы смягчения уголовной политики в отношении преступлений небольшой тяжести, чтобы избежать роста рецидива, когда человек из-за кратких, но постоянных сроков полностью выпадает из общества. Сегодня я и мои коллеги сходимся во мнении, что необходимо сочетать социальную поддержку, психологическую помощь, образовательные программы с адресным контролем тех, кто имеет риск возврата к преступному образу жизни.
— На Руси клеймили преступников. Это помогало в борьбе с рецидивом?
— На Руси действительно существовала практика клеймения преступников. Так, на лбу или руках ставили знаки, которые делали человека узнаваемым. Считалось, что это позволит предупредить повторное преступление, ведь окружающие сразу видели, что перед ними преступник, хоть и бывший. Но на самом деле эффект был обратным: клеймо лишало человека шансов на нормальную жизнь и фактически закрепляло за ним статус изгоя. В таких условиях он почти неизбежно возвращался к преступной деятельности, то есть такая мера не только не снижала рецидив, а, наоборот, во многом его провоцировала.
— Практика, когда нарушившего закон отдавали на поруки, была частой?
— Да, такая практика была достаточно распространена. Человека могли «отдать на поруки» родственникам, соседям или представителям трудового коллектива. Считалось, что коллективный контроль и чувство ответственности перед своими сдерживают от повторного преступления. И надо сказать, что в условиях тесных социальных связей это нередко действительно работало эффективнее, чем наказание.
— В чем причина повторяющегося криминального поведения?
— В дезадаптации личности. Что-то произошло в жизни человека, что сбило настройки. Она могла быть вызвана особенностями беременности матери, развития ребенка в первые месяцы после рождения. Другое дело, когда родители — люди образованные, они могут обратить внимание и подкорректировать. Знаю семейную пару, их сын в возрасте 5 лет, когда играл во дворе, не просто отбирал игрушки у других детей, а должен был обязательно ударить. Причем сила удара очень важна была для него. Родители это поняли и стали внимательно наблюдать за ним. В первом классе учительница также обратила внимание: во время перемены он обязательно бил, да так, чтобы было покраснение, чтобы он видел результат своего удара. Надо отдать должное учительнице, которая три года обучалась в медицинском вузе. Она посоветовала родителям: «Проверьте мальчика у эндокринолога, потому что щитовидная железа отвечает за агрессию в поведении». Они проверили. Действительно, был гормональный дисбаланс. За три месяца выровняли медикаментозно этот дисбаланс, и мальчик изменился. А если бы этого не сделали, из мальчика мог вырасти человек с агрессией, в том числе преступной.
— Так, может, проверить гормональный фон у осужденных рецидивистов? И выровнять, чтобы снизить агрессию.
— Сегодня инициировано такое исследование двумя научными центрами. Предполагается провести медико-биологическое исследование группы осужденных за насильственные преступления (в частности, исследовать кровь). И соотнести их с контрольной группой других осужденных, а также с обычными гражданами. Все это сложно, дорого, но нужно, если мы говорим об эффективности профилактики преступного поведения.
Был интересный случай: человек через четыре часа после освобождения совершил новое преступление. На вопрос, зачем он это сделал, он ответил: «Я не знаю». И я допускаю, что он говорит правду, он действительно не знает, почему сделал это. Нужно, конечно, понимать, что у него есть особенности, они могут быть связаны с его психикой. В России проведение таких исследований было какое-то время вообще невозможно, поскольку преступление рассматривалось как продукт классового неравенства. Так что нужно наверстывать упущенное.
— А проводились ли подобные исследования за рубежом?
— Да, в основном они проводились на медицинских факультетах, на кафедрах психиатрии. Их результаты весьма любопытны, однако важно иметь и собственные данные. Возможно, именно они помогут снизить рецидивоопасность лиц после отбытия наказания в виде лишения свободы. Разумеется, проведение любых исследований и применение препаратов возможно только при добровольном согласии осужденного.
— Но дело ведь не всегда и не только в биологии?
— Конечно. Социальные факторы играют ведущую роль. Любые склонности могут оставаться скрытыми до тех пор, пока не сложатся подходящие обстоятельства. Но в любом случае нет такого человека, которого нельзя исправить (психически нездоровых мы не берем).
Феномен Василия Ивановича
— Елена Александровна, и самого закоренелого преступника можно исправить?
— Расскажу историю, которая в какой-то степени будет ответом. Начальник одной колонии познакомил меня с вором-домушником, рецидивистом, звавшимся Василием Ивановичем. Тот отбыл в общей сложности 37 лет в местах лишения свободы. Садился, выходил, снова садился, выходил — и так много-много раз, точнее 12. Начальник колонии, по его признанию, в очередной раз провожая Василия Ивановича, хотел сказать: «До встречи». Но старый уголовник не вернулся. Года полтора Василий Иванович писал начальнику ИК письма о своей жизни, и тот ему порой даже отвечал (как-то они друг другу симпатизировали). Надо сказать, что во всей этой истории авторитет начальника сыграл важную роль.
А потом переписка прекратилась. Начальник был абсолютно уверен, что либо Василий Иванович умер, либо отбывает наказание в другом регионе. Он попытался это выяснить и… нашел его на свободе! Василий Иванович осел в Москве, прекрасно жил, работал.
Когда мне стала известна эта история, я попросила организовать встречу. Так я познакомились с Василием Ивановичем.
— Как прошла встреча?
— Мы спокойно сидели в кафе. Василий Иванович был весь расписной (в татуировках) — от век до пят. Когда он закрывал глаза, то можно было прочитать «Не спи». При этом у него была удивительно правильная, хорошая речь. Потом выяснилось, что в колонии он перечитал всю библиотеку, которая, надо отметить, была весьма богатой. Вообще, в исправительных учреждениях очень хорошие библиотеки, они пополняются и книгами самих осужденных, которые их оставляют при освобождении. Но, увы, не все осужденные проявляют к ним интерес. А Василий Иванович — редкое исключение. Он мне сразу рассказал про свою особенную любовь к Чехову.
— Но не только же красивая речь помогла Василию Ивановичу не вернуться в тюрьму? Тем более с учетом его внешнего вида…
— После освобождения ему выдали на руки деньги, которые он заработал, около 100 тысяч рублей, и на них можно было какое-то время прожить. Он снял у бабушки комнатку в частном доме в Московской области. У меня до сих пор вопрос: как бабушка-то впустила такого матерого уголовника, да еще и в наколках? Единственный ответ: она, вероятно, была подслеповата.
Вскоре он потратил все деньги, а обратно в колонию не захотелось. При изучении рецидивистов было подмечено: если они освобождаются в теплое время года, обратно не сразу возвращаются. Почему? Они все-таки устают от режима, от того, что приходится выполнять ежедневные требования, находиться в весьма специфических условиях. Поэтому им хочется немного передохнуть. Вот с Василием Ивановичем было именно так. Деньги закончились, но на улице тепло, зелено, солнышко светит. Хочется побыть на воле, но надо же что-то есть. И он пришел в службу занятости в надежде, что там есть рабочие места для таких, как он. А там большая очередь. Он вышел на улицу, чтобы покурить. Пришел бы он в другой день, часом раньше или часом позже, его судьба сложилась бы по-другому. В этот же момент стоял и курил начальник компании по обслуживанию многоквартирных домов, которому нужны были сантехник и слесарь. А Василий Иванович, напомню, вор-домушник, в каком-то смысле на все руки мастер. Разговорились. У этого начальника была своя история, которая заставила его по-особенному относиться к бывшим осужденным. Дело в том, что у него был сын, который совершил грабеж, был осужден, заболел туберкулезом в колонии и умер. Жена его упрекала, что не спас сына, развелась с ним, и чувство вины у него очень сильное осталось. И это потом, как выяснилось, даже проецировалось на работе: так, когда он отправлял работника в квартиру, зная, что там проживает отбывший наказание человек, то наставлял — чтобы делал все на совесть, ничего не вымогал.
— И он Василию Ивановичу предложил работу?
— Да, но предупредил: если он что-то украдет, придется плохо.
В общем, стал Василий Иванович работать. Сначала, когда он приходил на квартиры, жильцы его пугались и даже жалобы писали, мол, кого вы к нам присылаете. А потом он таким авторитетом стал (в хорошем смысле) в глазах жильцов, что они просили, чтобы именно он приходил. Он очень ответственно и качественно выполнял свою работу.
Работая, Василий Иванович познакомился с женщиной-операционистом, которая отвечает на звонки в той компании, где он работал. Через год у них родился сын. Ему самому было тогда 59 лет. Жильцы, узнав о рождении ребенка, стали передавать семье подарки и вещи, оставшиеся от их детей.
— Какой вывод вы как ученый сделали из этой истории?
— Что преступников неисправимых нет. Исправить можно на любом этапе. Но для этого нужны две равнодействующие силы: желание самого осужденного и готовность помочь со стороны органов, призванных оказывать такую помощь, и, конечно, со стороны других людей.
Василий Иванович был из неблагополучной семьи. Родственники вели паразитический образ жизни. В подростковом возрасте он украл часы, за что получил реальный срок, 3,5 года. В воспитательной колонии он озлобился, к тому же старшие ребята его вовлекли в свою преступную деятельность. И в итоге он пошел по кривой дорожке. Если бы его не поместили в воспитательную колонию, он мог бы, как сам думал, этого избежать. Но это от него не зависело. Однако от него зависело, как распорядиться свободным временем за решеткой: и он действительно смог обогатиться знаниями, которые почерпнул из классической литературы. Это его изменило внутри. И когда жизнь предоставила ему шанс, он им воспользовался.
— Мы предлагали составить перечень книг, прочтение которых гарантировало бы получение хорошей характеристики для УДО. Подобный эксперимент был успешно проведен в некоторых бразильских тюрьмах. Там прочтение книг автоматически приводило к досрочному освобождению.
— Очень хорошая инициатива. Но надо иметь в виду, что не для всех категорий осужденных она подойдет. К тому же есть ряд лиц, которые способны притворятся: они сделают вид, что прочитали, все поняли, напишут «правильное» эссе, а в действительности не вникли, их мышление ничуть не изменилось.
От слабого звена к сильному рецидиву
— Современный рецидивист — это кто? Мужчина среднего возраста, который ведет маргинальный образ жизни?
— Не совсем так. Да, эта категория действительно наиболее распространена, но далеко не единственная. Сегодня мы видим, что рецидив встречается у женщин, у молодых людей и у тех, кто внешне вполне адаптирован. Причины возврата к преступлению связаны не только с образом жизни, но и с сочетанием социальных, психологических и биологических факторов. Поэтому современный рецидивист это не столько «типичный портрет», сколько совокупность определенных условий и рисков, при которых человек вновь нарушает закон.
— Но мы живем в эпоху, когда преступность меняется и становится все сложнее охарактеризовать личность преступника, потому что он не досягаем. Я имею в виду преступления, совершенные с помощью телекоммуникационных технологий. Их «авторы» редко попадают в руки правоохранительных органов. А оказывается за решеткой так называемое «слабое звено», которое они используют…
— Именно. И когда мы сажаем за решетку это «слабое звено», мы не решаем проблемы, а порождаем новую. Часто мы лишаем этих людей будущего и фактически способствуем формированию из них рецидивистов.
Недавно я проводила опрос женщин в СИЗО в Рязани. Небольшое отступление: впервые я попала туда еще в 1994 году и до сих пор помню ужас женской камеры того времени. Когда же спустя 20 лет мне открыли ту же камеру, я была приятно удивлена переменам.
Но вот что касается заключенных: в камере находились 8 девушек в возрасте от 20 до 27 лет, все — по обвинению в преступлениях, связанных с наркотиками. У двоих было крайне тяжелое психологическое состояние, они ощущали безысходность, понимая, какой огромный срок им грозит. Мне очевидно, что для этих женщин уже сам факт задержания стал бы достаточным уроком, чтобы они никогда не повторили содеянное. Их путь за решетку во многом объясняется недостатком правовой грамотности. Для их исправления женская колония не нужна в принципе. Однако по действующему закону каждая из них получит не менее 8 лет. Возникает вопрос: как они переживут это наказание и какими выйдут на свободу? Известно, что отбывание наказания для женщин тяжелее, чем для мужчин. Это факт. Любая женщина возвращается из колонии надломленной.
— И адаптироваться ей после освобождения тяжелее.
— Однозначно. К ней и в обществе более требовательное отношение, чем к мужчине. Так что ей помощь общества нужна в большей степени. Следовало бы направить на это больше усилий. Иначе она вернется в колонию.
— Общалась в женской колонии с осужденной, которая отбывала свой восьмой (!) по счету срок. Каждый раз она оказывалась за решеткой за незначительные преступления, обычно это была кража. По ее виду было понятно, что она глубоко маргинализирована. Сложно представить работодателя, который дал бы ей шанс. Что делать, если женщина сама не хочет устраивать жизнь на воле?
— Очень хороший вопрос. Исследования доказывают: женщину перед совершением преступления может остановить страх не создать семью. Но когда этот страх пройден, обратную дорогу найти очень сложно.
— На мой взгляд, страх не создать семью пройден, когда умерла надежда. А та умирает, если срок огромный, если невозможно сохранить свое здоровье за решеткой.
— Согласна с вами. Это два важнейших момента: надо сокращать сроки и создавать эффективную систему оказания медицинской помощи.
Но при этом стоит учитывать: существует категория женщин, для которых преступление становится способом реализации. В одной из колоний я общалась с осужденной, которая организовала банду для нападений на таксистов. Так она мстила своему возлюбленному, таксисту, который бросил ее без объяснения причин. У этой женщины уже рецидив, и, похоже, после очередного освобождения риск ее возвращения к преступной деятельности очень велик.
— Один криминолог как-то сказал, что во всех преступлениях женщин виноваты мужчины. Вы согласны?
— Ну, точно так же можно сказать, что во всех преступлениях мужчин «ищите женщину».
В целом партнер оказывает сильное влияние на человека, в том числе криминальное. Известный факт, что из-за обиды на бывшего возлюбленного человек может преступить закон (начать употреблять и распространять наркотики, совершать какие-то мошеннические действия), но выбор ведь всегда за ним самим.
Как пример: женщина подвергалась насилию со стороны сожителя, убила его во время очередного конфликта. Отсидела лет 6, вышла. У нее есть близкие, жилье, но у нее полное непонимание своего места в жизни. Нельзя исключить, что она вернется за решетку.
Другая женщина получила 18 лет лишения свободы за убийство мужа (огромный срок, тем более что у нее двое детей, которым на тот момент было 10 и 12 лет). Пока она отбывала наказание, дети воспитывались родственниками убитого мужа, потому выросли, скажем так, в неприятии и даже ненависти к матери. Женщина вышла, отбыв 16 лет и 3 месяца, ее никто не ждал. Казалось бы, ей невероятно сложно, куда сложнее, чем первой. Но она вышла с четким настроем начать все заново. Устроилась водителем такси (тогда это было можно), потом выкупила машину, открыла ИП, познакомилась с мужчиной, который работал поваром. Уже пять лет она на свободе. Скорее всего, не вернется за решетку.
— Сегодня в России около двух тысяч пожизненно осужденных. Четверть из них сидит больше 25 лет, а значит, по закону имеет право на УДО. Но никого не отпустили за всю историю существования института пожизненного осуждения. Суды боятся взять на себя ответственность, поскольку после такого огромного срока шансы на социализацию невелики. А вы что думаете?
— Я считаю, что можно было бы кого-то освобождать, раз такая возможность законом предусмотрена. На мой взгляд, речь можно вести о членах ОПГ 80-х и 90-х годов, об этом мне говорили и сотрудники таких колоний. Они поддерживают социальные связи с родными, и в случае освобождения по УДО им было бы куда пойти и чем заняться. На мой взгляд, правильнее было бы законодательно разделять пожизненное лишение свободы на два вида: с правом на УДО и без него. Такой подход позволил бы, с одной стороны, дать шанс на исправление тем, кто его действительно заслуживает, тем, кто раскаялся и покаялся, а с другой, избавить общество от страха, что, например, серийный убийца сможет выйти на свободу.
Доверяй и проверяй
— Как вы относитесь к ограничениям для бывших осужденных, среди которых уже упомянутый запрет работать таксистом?
— Наверное, где-то это оправданно. Тем самым мы предопределяем невозможность совершения со стороны бывших осужденных преступных действий. Когда человек заказывает такси своему ребенку, он должен быть уверен, что водитель не совершит никаких преступных действий.
— А разве это не есть проявление недоверия? Мы заранее как будто ожидаем плохого от бывшего осужденного. Расскажу историю про освободившуюся женщину, которая устроилась в компанию и работала там хорошо ровно до момента, пока не узнали про ее прошлое и не установили в ее кабинете видеокамеры. После этого она украла деньги из кассы и сбежала, тем самым подтвердив опасения. То есть бывший сиделец готов «оправдывать» любые ожидания в большей степени, чем человек не сидевший.
— Это действительно проявление недоверия, которое играет большую роль. В психологии отмечается: когда человека постоянно контролируют и демонстрируют сомнение в его благонадежности, он начинает вести себя в соответствии с этими ожиданиями. В случае с освободившимися это особенно остро ощущается. Так называемое клеймо прошлого подталкивают их к тому, чтобы «оправдать» худшие прогнозы. На свободе им куда труднее доказать свою надежность, чем не преступавшему закон человеку. Поэтому общество должно понимать, что чрезмерное давление и подозрительность не уменьшают, а часто, наоборот, увеличивают риск повторного преступления.
— Справки о судимости, по-моему, главная боль бывших сидельцев. Там ведь указывают даже о фактах привлечения к ответственности за мелкие преступления, совершенные 20–30 и более лет назад. Разве это не клеймо?
— Поддержу вас. И с этим нужно что-то делать. Правовые последствия крайне тяжелые. Мне известен случай с одним хорошим знакомым юристом, доктором наук, который ощутил на себе последствия, о которых мы говорим, проживая в соседнем с Москвой регионе. Он хотел передавать свои практические знания молодым специалистам, хотел преподавать. Когда он уже должен был выйти на работу, с него потребовали справку об отсутствии судимости. А он около 30 лет назад привлекался к уголовной ответственности за хулиганство, что отразилось в справке. При этом человек 30 лет занимался практикующей юридической деятельностью, защищал интересы людей, занимался наукой. Считаю, что должны быть разные формы справок в зависимости от места требования.
— Особая категория — бывшие осужденные, которые прошли СВО. Есть целые программы для их реабилитации. Это работает?
— В таких программах действительно задействован широкий круг специалистов, в первую очередь психологов. Главная задача здесь — помочь снизить посттравматический синдром, который пережили эти люди. Проблемы возникают у всех участников известных военных конфликтов. В США это было заметно после Вьетнама, в СССР — после Афганистана. Вспоминаю трагический случай: отца моего одноклассника зверски убила банда, состоявшая из воинов-афганцев. Поэтому самое главное — вовлекать тех, кто вернулся из зоны боевых действий, в социально полезную деятельность, что снизит риски и поможет им найти свое место в мирной жизни.
— Что бы вы посоветовали тем, кто освобождается из колонии?
— Запрограммировать себя на невозвращение. Окружить себя благонадежными людьми. Отказаться от асоциальных и алкогольных компаний. Создать семью.
Последнее очень важно. К сожалению, мы не можем сделать так, чтобы все семьи были идеальными. Но важно, чтобы отношения были максимально честными. Мне вспоминается ужасный случай. Представьте себе: семья, где родители давно не любят другу друга, имеют связи на стороне, но не разводятся. Развод — табу в их роду. Бабушки и дедушки считают это неприемлемым, поскольку есть ребенок. В итоге эти родители внешне вели себя благопристойно, но всю свою ненависть изливали вольно или невольно на дочь. А она в итоге в 17-летнем возрасте зверски убила свою подругу, причем издевалась несколько часов, наблюдая за ее мучениями. Я общалась с ней в СИЗО. Очень милая девушка.
— Елена Александровна, почему вы решили изучать «преступление и наказание»? Это связано с тем, что ваш отец был начальником Академии ФСИН? Кстати, а как он относился к преступникам и тем, кто их охраняет?
— Тема «преступления и наказания» появилась намного раньше, а не только со времен Достоевского, и она не может не интересовать. Кого-то этот интерес приводил в литературу, в искусство, а кого-то в науку, в моем случае криминологическую и пенитенциарную криминологию, в криминальную психологию.
На меня действительно большое влияние имел мой отец, который был авторитетом во всем. Он прошел путь от курсанта Рязанской высшей школы МВД СССР до генерала, возглавив это образовательное учреждение уже в новом его статусе — Академии ФСИН России. Меня отец часто брал с собой на работу, и мне очень хотелось работать как он. Я мало что понимала, мне было 7–8 лет. К науке приобщал, отдавая мне исписанные от руки черновики статей, и я могла там рисовать что-то. В окружении отца было немало людей, которые работали в следственных изоляторах и исправительных колониях, так что приходилось слышать различные байки.
Моему отцу присуще человеколюбие, которое выражается в его отношении к людям, в том числе к преступникам. Он подходит с позиции, что у каждого есть шанс изменить свою жизнь к лучшему. Неслучайно он много лет возглавлял Комиссию по вопросам помилования на территории Рязанской области, был уполномоченным по правам человека в Рязанской области. В свое время он много ездил по миру в составах различных делегаций и изучал опыт зарубежных пенитенциарных учреждений. Сегодня я читаю лекции по курсу уголовно-исполнительного права и, когда рассматриваю зарубежный опыт, привожу примеры, которые были «привезены» им.
— Ваш супруг — выдающихся криминолог Юрий Миранович Антонян. Правда, что именно тема «преступления и наказания» вас соединила? Вы пришли на его лекции и с тех пор вместе…
— Нет, не совсем так… Я давно знала его по работам, особенно когда вышло исследование «Сексуальные преступники. Чикатило и другие». Для меня он был неординарным человеком, замечательно выступающим, с которым очень хотелось познакомиться. А соединил нас… мой отец. Конечно, он и представить себе не мог, чем обернется его помощь. Дело в том, что у меня возникли сложности с поиском первого оппонента по кандидатской диссертации в 2000 году. И мой научный руководитель, профессор Лев Давидович Гаухман, видел только один выход — пригласить в качестве этого оппонента Антоняна. Но я очень стеснялась звонить. Тогда мой отец взял на себя эту функцию, тем более он ехал в тот институт и решил не звонить, а зайти и договориться. Вот так. «Договоренность» продлилась уже на 25 лет. Конечно, Юрий Миранович является выдающимся ученым, и уживаюсь я с этим замечательно. В моей жизни роль этого человека значима настолько, что я ее ставлю наряду с моими родителями. Мы не спорим, мы обсуждаем разные темы. И если говорим о «преступлении и наказании», то с позиции гуманности и ее соразмерности. Здесь нельзя совсем уж выходить за рамки.
— Что бы вы посоветовали тем, кто боится стать жертвой преступлений?
— В нашем беспокойном мире никто не застрахован от преступления в отношении себя, но соблюдение элементарных мер безопасности минимизирует и даже делают невозможным стать их жертвой. Безлюдные места, темное время, навязчивость случайного знакомства — все это факторы риска.