Родительское выгорание бывает и в родных семьях. Состояние, когда за очередной «косяк» прибила бы. Но особенно оно опасно в семьях приемных. Когда частица «бы» выпадает и задуманное претворяется в жизнь. Почему? По какой причине самые жестокие убийства происходят в опекунских семьях? Почему нередко расправе предшествуют издевательства и насилие? И можно ли разглядеть садистские наклонности и преступные намерения заранее, на этапе обучения и сбора документов? Специалист по работе с приемными семьями, бывший соцработник Валерий Басай откровенно рассказал «МК», как устроена система опекунства и попечительства изнутри.
Беременна в двенадцать
Это сообщение «взорвало» местный паблик. В телеграм-канал написали жители небольшого бурятского села. Они обращались к уполномоченному по правам ребенка в республике с просьбой помочь в страшной ситуации. У 12-летней школьницы, растущей в приемной семье, совершенно случайно обнаружилась беременность. Срок — 8 месяцев. Как все это время интересное положение удавалось скрыть и знала ли о нем будущая мама? Эти вопросы важные, но в этой ситуации второстепенные. А главное, что требовалось выяснить: кто совратил молодую девчонку, за которую некому вступиться и оградить от жестокого обращения?
Подозрения пали на опекуна. Он — глава образцовой семьи. О ней писала местная пресса.
Немолодая пара, вырастив своих детей, взяла на воспитание девочек из приюта. Опеку оформили на старшую дочь. «Жизнь у сестры началась хорошо, — сообщалось в паблике. — Девочка начала стремительно поправляться, но все думали, что это от булочек. Правда вскрылась перед поездкой в детский лагерь. Ребенку выделили льготную путевку, и старшая сестра повела ее на медосмотр. Доктор сразу поняла, что что-то не так. Оказалось, 12-летняя пациентка вот-вот родит».
Можно допустить, что семья, взявшая под опеку детей, считалась вполне благополучной. Иначе они бы не прошли отбор. Тогда почему нормальные с виду родители совершают тяжкие преступления? И почему преступные наклонности приемных родителей, такие как педофилия, нельзя выявить на этапе передачи детей под опеку?
Этот вопрос «МК» задает Валерию Басаю, много лет занимающемуся вопросами опекунства и попечительства.
— В России применяется в качестве доказательства вины детектор лжи. В его основе лежат психологические тесты и измерения реакций организма. Почему нельзя придумать аналогичный психофизиологический измеритель для кандидатов в приемные родители? Можно замерять не только склонность к педофилии, а, например, садистские наклонности, склонности к зависимостям.
— Не существует психологических методов оценки педофилии. Что касается других рисков, то есть определенные методики. Есть тестирование кандидатов в приемные семья. Если специалисты понимают, что есть проблемы, то предлагают пройти повторное исследование. На этом этапе многие кандидаты отваливаются. Но даже детектор лжи не объективен, если есть сильная мотивация.
Бесячий подопечный
Данияр Бахтиев (имя и фамилия изменены. — Авт.) оказался в семье учительницы географии, когда ему было два года. А погиб он в пять лет. Кроме мальчика в семье было еще пятеро детей. Двое родных, трое приемных. Папа служил кадровым военным. С виду — образцовая семья. Этот имидж супруги старались во что бы то ни стало поддерживать в глазах окружающих.
А за закрытыми дверьми их дома творилось страшное. Об этом стало известно со слов бывшего подопечного Виктории и Андрея. Он заговорил об истязаниях и травле после того, как приемная мать заявила о неожиданной пропаже младшего приемного ребенка. Тогда еще не было известно, что Данияр не сбежал, как предполагали опекуны, а был убит.
Бывший подопечный рассказал, что за провинности детей жестоко наказывали. Больше всего доставалось Данияру. Опекунша била его, запирала в подвале, использовала электрошокер, держала в холодной воде, ставила в угол и заставляла приседать. Ребенок раздражал ее буквально всем. Тем, что воровал еду из холодильника, писался в постель, имел задержки в развитии. Все это — последствия жизни в родной семье, где мальчик недоедал и не мог избавиться от энуреза, который, как известно, часто вызван стрессом. Принять Данияра таким, каков он есть, опекунша или не хотела, или не могла, оттого еще больше раздражалась.
Женщина практиковала «притопления» — опускала парня в воду и держала до последнего. А однажды перестаралась…
Следы преступления постарались скрыть, но при этом семья еще пять месяцев получала пособие на ребенка. Когда Виктория все-таки написала заявление о пропаже, то ее как подозреваемую проверили на детекторе лжи. Но полиграф показал полную невиновность. Женщина не среагировала на раздражители, на основе которых делает вывод прибор. Настолько мало ее волновала судьба приемного сына.
— Она его и не хотела брать, — комментирует историю Валерий Басай. — Данияр шел «в нагрузку» к старшей сестре. Они с мужем хотели взять девочку. И, заметьте, по отношению к девочке не было насилия. С ней у опекунов была психологическая совместимость. Насилие было только по отношению к парню. И она его убила. Причем вроде как случайно. Она же не применяла оружие или что-то подобное. Но все к этому шло.
— Но до убийства Данияр подвергался издевательствам. Это же нельзя объяснить воспитанием.
— А это и есть выгорание. Конечно, когда семьи приходят в школу приемных родителей, они и подумать не могут, что дойдут до такого итога. Они начинают совершать действия в неадекватном состоянии. Состояние Виктории на протяжении нескольких лет было неадекватным. К сожалению, она его скрывала и не обращалась за помощью.
— Кто мог бы помочь в этой ситуации?
— Расскажу, как устроена система опекунства. Есть государственные службы опеки и попечительства. Когда государство в лице служб говорит о том, что если у вас будут проблемы, то приходите, поделитесь, — это лукавая позиция. Сотрудники опеки — это люди с юридическим образованием. Их задача обеспечить грамотный юридический переход в семью и осуществлять юридический контроль. Психологической помощи там нет. И если родитель только заикнется о том, что он не справляется с ребенком, то будет комиссия с выходом на место. Семье укажут на ошибки, если их не исправят, ребенка изымут. У них нет другого рычага. Да, есть реабилитационные центры при службах, но они связаны с государственной машиной, поэтому родителей это пугает.
Если идти на рынок и искать психолога, то ценник очень высокий. 1–2 консультации еще можно пройти, но в трудных случаях нужно психологическое сопровождение. Это 200–300 тысяч. У средней семьи таких денег нет.
Если у мамы нет возможности подкачать свой ресурс, то ей становится все хуже и хуже. Это бесконечные проблемы — из месяца в месяц одно и то же. Отдаешь в школу, а там все начинают на него жаловаться. Прогрессируют новые заболевания, ранее не диагностированные. Нужны специалисты, которых, возможно, в регионе нет. От женщины может уйти муж. Это частое явление. Ведь решение взять под опеку принимает женщина. Муж в подавляющем большинстве — ведомый. И в случае кризиса он говорит: «Ну я же тебе говорил».
Второй уровень ― это сообщества. Надо их искать и находить. Здесь найдется все. И врачи, и психологи. И дружеское плечо. Такая форма показала себя как самая работающая.
— Не лучше ли будет для всех, если в тупиковой ситуации приемная семья откажется от ребенка и вернет его в детский дом?
— Конечно, в ситуации с Данияром лучше всего было вернуть его в приют. Но тогда пришлось бы расставаться и с сестрой Данияра. Возможно, матери было жалко девочку. Или же в ее глазах возврат был бы двойным репутационным фиаско. Есть еще момент, касающийся возврата детей. Позиция органов опеки — сделать все, чтобы ребенок остался в семье. Возвраты считаются отрицательным показателем работы отделения, сотрудников наказывают за это. Я считаю, что надо, наоборот, за возвраты — поощрять. Нужно выработать четкий механизм возврата. У нас была ситуация, когда приемная семья с опытом не справилась. Ребенка вернули. И этот мальчик был сразу же передан в семью в Москве. И он там прижился, его стали воспринимать на уровне биологического ребенка. Это как с мужчиной и женщиной. Вроде хорошие отношения, а потом все хуже и хуже. Расстались и забыли друг друга. То же самое происходит и с детьми. Клин, второй клин. Проще отпустить.
— Сотрудники опеки обязаны навещать приемные семьи. Они могут во время визита выявить настораживающие признаки?
— На одного сотрудника опеки приходится 50–70 семей. Обойти всех физически нереально в течение месяца.
По словам собеседника «МК», все семьи готовы к приходу опеки. Но все же есть признаки, по которым можно определить, что творится что-то неладное.
«И муха не сидела»
Роман и Ольга К. (имена героев изменены. — Авт.) взяли под опеку пятерых детей. Семья считалась образцовой. Супруги не только занимались приемными детьми, но и вели большую общественную работу. Оба состояли в казачьем обществе, участвовали в поисковом движении, вели блоги. О большой семье не раз писала местная пресса. Да и большой частный дом супругов был как на журнальной картинке: чистый, вылизанный, опрятный. Во дворе — полный порядок.
Об издевательствах в семье узнали после побега двух приемных детей. Супругов отправили в СИЗО, а детей распределили по другим семьям. Единственный родной ребенок передан под опеку родственникам.
Как рассказали сбежавшие дети, в семье практиковалась жестокая дисциплина. За любую провинность следовало наказание. Детей лишали еды и избивали различными предметами. Получая пособие, родители кормили детей объедками и просрочкой. Вместо воспитания подопечных заставляли работать по дому и на участке. Труд был непосилен для детей их возраста. Косвенно о том, что приемные находятся в ущемленном состоянии, свидетельствовала публичная деятельность супругов. На фотографиях блогов Роман и Ольга были с единственным родным сыном. Кто в это время занимался подопечными?
За приемных родителей вступились товарищи-поисковики. Они не могли поверить в двойную жизнь супругов. «Получается, до обеда читают лекцию по нравственному и патриотическому воспитанию где-то в школе. А потом варят из пищевых отходов обед и, избивая, кормят им детей?!» — недоумевают друзья.
В защиту задержанных выступила и бывшая ответственная секретарь комиссии района по делам несовершеннолетних
— Лучшая опекунская семья из тех, кого я повидала за все годы работы. Ответственные, ради детей старались и подрабатывать, и дома порядок был идеальный. Дом, конечно, не дворец, но чисто и прочно, все своими руками сделано, — свидетельствовал инспектор.
И все же суд признал предъявленные доказательства достаточными, приговорив супругов к 5,5 года лишения свободы.
— Всегда должно настораживать нетипичное состояние, — комментирует ситуацию Валерий Басай. — Вот вы пришли в многодетную биологическую семью. Там будет порядок? Нет, конечно. Игрушки будут валяться, на обоях — пятна, на кухне — посуда. Ну такова жизнь. Чисто, опрятно, но не вылизано, не по-казарменному. Но если все гладко, приглажено, ребенок причесанный, стоит по стойке «смирно», то это должно настораживать. Значит, что-то происходит.
Валерий сразу оговаривается: случаи насилия и криминала в приемных семьях — редкость. Приблизительное число негатива — 10%. А трагические эпизоды — из ряда вон. Но именно к ним приковано внимание прессы, поэтому создается впечатление ада.
— К сожалению, последние 15–20 лет никакой внятной статистики по картине нашей российской семьи мы получить не можем. Тут мы гадаем на кофейной гуще. Но есть такие ощущения, — рассказывает бывший соцработник.
Валерий делится своими прикидками: 50–70% приемных родителей отпадут в первый год. Это те, кто носит розовые очки и одержим спасением мира. Пелена быстро спадает. Из тех, кто остается, на четвертый-пятый год в группах поддержки остаются единицы. Это те, которых специалисты будут вести до поры, пока дети не покинут семью.
— Не потому, что родители не справляются, просто дети сложные. Когда серьезное насилие было совершенно в биологической семье, все изменило психику ребенка. У них двоичность, они врут, имеют массу заболеваний, вызванных стрессом… Но это большая редкость. В подавляющем большинстве родители четко понимают, с чем они столкнулись и что с этим делать. Если не сами, то с помощью других.